Неточные совпадения
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли в
ногах даже
короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и
на этом жить было бы очень весело.
Анна жадно оглядывала его; она видела, как он вырос и переменился в ее отсутствие. Она узнавала и не узнавала его голые, такие большие теперь
ноги, выпроставшиеся из одеяла, узнавала эти похуделые щеки, эти обрезанные,
короткие завитки волос
на затылке, в который она так часто целовала его. Она ощупывала всё это и не могла ничего говорить; слезы душили ее.
Чичиков узнал Ноздрева, того самого, с которым он вместе обедал у прокурора и который с ним в несколько минут сошелся
на такую
короткую ногу, что начал уже говорить «ты», хотя, впрочем, он с своей стороны не подал к тому никакого повода.
«Вот, посмотри, — говорил он обыкновенно, поглаживая его рукою, — какой у меня подбородок: совсем круглый!» Но теперь он не взглянул ни
на подбородок, ни
на лицо, а прямо, так, как был, надел сафьяновые сапоги с резными выкладками всяких цветов, какими бойко торгует город Торжок благодаря халатным побужденьям русской натуры, и, по-шотландски, в одной
короткой рубашке, позабыв свою степенность и приличные средние лета, произвел по комнате два прыжка, пришлепнув себя весьма ловко пяткой
ноги.
Ну, бог тебя суди;
Уж, точно, стал не тот в
короткое ты время;
Не в прошлом ли году, в конце,
В полку тебя я знал? лишь утро:
ногу в стремя
И носишься
на борзом жеребце;
Осенний ветер дуй, хоть спереди, хоть с тыла.
Он был широкоплечий, малоголовый, с
коротким туловищем
на длинных, тонких
ногах, с животом, как самовар.
— Посмотрите: ни одной черты нет верной. Эта
нога короче, у Андромахи плечо не
на месте; если Гектор выпрямится, так она ему будет только по брюхо. А эти мускулы, посмотрите…
— Ну, теперь этих не поймаешь ни за что, — говорил «горевший» веселый художник, очень быстро бегавший
на своих
коротких и кривых, но сильных мужицких
ногах, — нешто спотыкнутся.
Невдалеке от нас
на поверхности спокойной воды вдруг появился какой-то предмет. Это оказалась голова выдры, которую крестьяне в России называют «порешней». Она имеет длинное тело (1 м 20 см), длинный хвост (40 см) и
короткие ноги, круглую голову с выразительными черными глазами, темно-бурую блестящую шерсть
на спине и с боков и серебристо-серую
на нижней стороне шеи и
на брюхе. Когда животное двигается по суше, оно сближает передние и задние
ноги, отчего тело его выгибается дугою кверху.
До слуха моего донесся шорох. Скоро я увидел и виновника шума — это была енотовидная собака — животное, занимающее среднее место между собаками, куницами и енотами. Тело ее, длиною около 80 см, поддерживается
короткими ногами, голова заостренная, хвост длинный, общая окраска серая с темными и белесоватыми просветами, шерсть длинная, отчего животное кажется больше, чем есть
на самом деле.
«Придется в портные отдать!» — мелькает в голове у матушки, от взора которой не укрывается, что
ноги у крестника
короткие и выгнутые колесом, точно сама природа еще в колыбели осудила его
на верстаке коротать жизнь.
Долговязый, с узким и
коротким туловищем
на длинных, тонких
ногах, он постоянно покачивался, как будто
ноги подкашивались под ним, не будучи в состоянии сдерживать туловища.
В мои глаза в первый еще раз в жизни попадало столько огня, пожарные каски и гимназист с
короткой ногой, и я внимательно рассматривал все эти предметы
на глубоком фоне ночной тьмы.
Егоров сидел, закрыв глаза, точно убаюканный, с
короткими ногами на весу, круглый, похожий
на китайского божка.
Хотя он
на ногах не ниже черныша и шея у него не
короче, чем у этой птицы, но телом он гораздо меньше.
Шея также пестрая, с дольными беловатыми полосками, головка черновата, а зоб и верхняя часть хлупи по белому полю испещрены, напротив, поперечными полосками; остальная хлупь вся белая, и под крыльями подбой также белый; в крыльях три первые пера сверху темные, а остальные белые с темными коймами
на концах; хвост
короткий, весь в мелких серых пестринках;
на каждом хвостовом пере,
на палец от конца, лежит поперек темная узенькая полоска;
ноги бледно-зеленоватого цвета.
Все, что я писал о избиении сих последних во время вывода детей, совершается и над травниками; от большей глупости (так нецеремонно и жестко выражаются охотники) или горячности к детям они еще смелее и ближе, с беспрестанным, часто прерывающимся,
коротким, звенящим криком или писком, похожим
на слоги тень, тень, подлетают к охотнику и погибают все без исключения, потому что во время своего летания около собаки или стрелка часто останавливаются неподвижно в воздухе, вытянув
ноги и трясясь
на одном месте.
Селезень очень красив: он весь пестрый;
на голове, над самыми его глазами, находится белое пятно; остальная часть головы и половина шеи красновато-коричневого цвета; потом следует поперечная полоса серой ряби, сейчас исчезающей и переходящей в светло-багряный цвет, которым покрыт весь зоб; брюшко белое, спина испещрена красивою поперечною рябью
на крыльях, поперек от плечного сустава, лежит чисто-белое, широкое и длинное пятно, оканчивающееся черною бархатною оторочкой, под которою видна зелено-золотистая полоса, также отороченная черно-бархатною каймою; хвост
короткий, шилообразный и довольно твердый; нос и
ноги небольшие и черные.
Чернозобик — куличок средней величины, круглый, мясистый и складный;
ноги и шея его не так длинны; нос прямой и
короткий; он весь испещрен темно-желтоватыми пятнами, похожими
на пестрины дрозда-рябинника.
Обеих последних названий объяснить не умею, имя же сороки ему прилично потому, что он пестринами, или пежинами, даже складом несколько похож
на обыкновенную сороку, хотя он имеет хвост
короткий, а
ноги, шею и нос гораздо длиннее, чем у простой сороки, телом же несравненно ее больше, даже мясистее болотного кулика.
По поводу же известий о Гавриле Ардалионовиче можно было бы предположить, что они занесены были к Епанчиным Варварой Ардалионовной, как-то вдруг появившеюся у девиц Епанчиных и даже ставшею у них очень скоро
на очень
короткую ногу, что чрезвычайно удивляло Лизавету Прокофьевну.
Желтый и сгорбленный, с кривыми
короткими ногами, с остриженными под гребенку, серыми от седины волосами и узкими, глубоко посаженными глазками, он походил
на крота.
С подругами изгнания с первой встречи стала
на самую
короткую ногу и тотчас разменялись прозвищами. Нарышкину назвали Lischen, Трубецкую — Каташей, Фонвизину — Визинькой, а ее звали Мурашкою. Эти мелочи в сущности ничего не значат, но определяют близость и некоторым образом обрисовывают взаимные непринужденные сношения между ними, где была полная доверенность друг к другу.
Теперь только, когда этот голос изобличил присутствие в комнате Помады еще одного живого существа, можно было рассмотреть, что
на постели Помады, преспокойно растянувшись, лежал человек в дубленом
коротком полушубке и, закинув
ногу на ногу, преспокойно курил довольно гадкую сигару.
Оставшись один, Весовщиков оглянулся, вытянул
ногу, одетую в тяжелый сапог, посмотрел
на нее, наклонился, пощупал руками толстую икру. Поднял руку к лицу, внимательно оглядел ладонь, потом повернул тылом. Рука была толстая, с
короткими пальцами, покрыта желтой шерстью. Он помахал ею в воздухе, встал.
— Я не обернулся, хотя чувствовал… Слышал удар… Иду себе, спокойно, как будто жабу пнул
ногой. Встал
на работу, кричат: «Исая убили!» Не верилось. Но рука заныла, — неловко мне владеть ею, — не больно, но как будто
короче стала она…
— Я! — Ромашов остановился среди комнаты и с расставленными врозь
ногами, опустив голову вниз, крепко задумался. — Я! Я! Я! — вдруг воскликнул он громко, с удивлением, точно в первый раз поняв это
короткое сло-во. — Кто же это стоит здесь и смотрит вниз,
на черную щель в полу? Это — Я. О, как странно!.. Я-а, — протянул он медленно, вникая всем сознанием в этот звук.
Хлебников молчал, сидя в неловкой позе с неестественно выпрямленными
ногами. Ромашов видел, как его голова постепенно, едва заметными толчками опускалась
на грудь. Опять послышался подпоручику
короткий хриплый звук, и в душе у него шевельнулась жуткая жалость.
В половине одиннадцатого приехал полковой командир. Под ним был огромный, видный гнедой мерин, весь в темных яблоках, все четыре
ноги белые до колен. Полковник Шульгович имел
на лошади внушительный, почти величественный вид и сидел прочно, хотя чересчур по-пехотному,
на слишком
коротких стременах. Приветствуя полк, он крикнул молодцевато, с наигранным веселым задором...
Он делал
на турнике,
на трапеции и
на параллельных брусьях такие упражнения, которых никогда не могли сделать самые лучшие корпусные гимнасты. Он и сам-то похож был
на циркача очень малым ростом, чересчур широкими плечами и
короткими кривыми
ногами.
Сидят приятели за водкой.
Но не пойму я одного:
С ним Митя
на ноге короткой.
Он — косо смотрит
на него!
Он не ошибся. Николай Всеволодович уже снял было с себя, левою рукой, теплый шарф, чтобы скрутить своему пленнику руки; но вдруг почему-то бросил его и оттолкнул от себя. Тот мигом вскочил
на ноги, обернулся, и
короткий широкий сапожный нож, мгновенно откуда-то взявшийся, блеснул в его руке.
Должно быть, она неосторожно как-нибудь повернулась и ступила
на свою больную,
короткую ногу, — словом, она упала всем боком
на кресло и, не будь этих кресел, полетела бы
на пол.
Помимо отталкивающего впечатления всякого трупа, Петр Григорьич, в то же утро положенный лакеями
на стол в огромном танцевальном зале и уже одетый в свой павловский мундир, лосиные штаны и вычищенные ботфорты, представлял что-то необыкновенно мрачное и устрашающее: огромные ступни его
ног, начавшие окостеневать, перпендикулярно торчали; лицо Петра Григорьича не похудело, но только почернело еще более и исказилось; из скривленного и немного открытого в одной стороне рта сочилась белая пена; подстриженные усы и
короткие волосы
на голове ощетинились; закрытые глаза ввалились; обе руки, сжатые в кулаки, как бы говорили, что последнее земное чувство Крапчика было гнев!
По воскресеньям молодежь ходила
на кулачные бои к лесным дворам за Петропавловским кладбищем, куда собирались драться против рабочих ассенизационного обоза и мужиков из окрестных деревень. Обоз ставил против города знаменитого бойца — мордвина, великана, с маленькой головой и больными глазами, всегда в слезах. Вытирая слезы грязным рукавом
короткого кафтана, он стоял впереди своих, широко расставя
ноги, и добродушно вызывал...
Наутро Яков, одетый в
короткий, сальный полушубок, в опорках
на босую
ногу, в изломанной, без полей, соломенной шляпе Медвежонка, тискал мою руку чугунными пальцами и говорил...
— Ни капли я не наглец, и ничего я не забываю, а Термосесов умен, прост, естественен и практик от природы, вот и все. Термосесов просто рассуждает: если ты умная женщина, то ты понимаешь, к чему разговариваешь с мужчиной
на такой
короткой ноге, как ты со мною говорила; а если ты сама не знаешь, зачем ты себя так держишь, так ты, выходит, глупа, и тобою дорожить не стоит.
Хаджи-Мурат шел, быстро ступая по паркету приемной, покачиваясь всем тонким станом от легкой хромоты
на одну, более
короткую, чем другая,
ногу.
Поздно. Справа и сзади обрушились городские с пожарным Севачевым и лучшими бойцами во главе; пожарный низенький, голова у него вросла в плечи, руки
короткие, — подняв их
на уровень плеч, он страшно быстро суёт кулаками в животы и груди людей и опрокидывает, расталкивает, перешибает их надвое. Они изгибаются, охая, приседают и ложатся под
ноги ему, точно брёвна срубленные.
Сеня Комаровский был молчалив. Спрятав голову в плечи, сунув руки в карманы брюк, он сидел всегда вытянув вперёд
короткие, маленькие
ноги, смотрел
на всех круглыми, немигающими глазами и время от времени медленно растягивал тонкие губы в широкую улыбку, — от неё Кожемякину становилось неприятно, он старался не смотреть
на горбуна и — невольно смотрел, чувствуя к нему всё возрастающее, всё более требовательное любопытство.
Он лежал неловко; его большая, кверху широкая, книзу заостренная голова неловко сидела
на длинной шее; неловкость сказывалась в самом положении его рук, его туловища, плотно охваченного
коротким черным сюртучком, его длинных
ног с поднятыми коленями, подобных задним ножкам стрекозы.
Я готов был прибавить: «Быть может, вы делитесь? Тогда — я понимаю! О, comme je comprends cela, monseigneur!» [О, как я понимаю это, ваша светлость! (фр.)] Но, не будучи еще
на совершенно
короткой ноге с моим высокопоставленным другом, воздержался от этого замечания. Однако ж он, по-видимому, понял мою тайную мысль, потому что покраснел, как вареный рак, и взволнованным голосом воскликнул...
— Помни, ребята, — объяснял Ермилов
на уроке, — ежели, к примеру, фихтуешь, так и фихтуй умственно, потому фихтование в бою — вещь есть первая, а главное, помни, что колоть неприятеля надо
на полном выпаде, в грудь,
коротким ударом, и коротко назад из груди у его штык вырви… Помни: из груди коротко назад, чтоб ен рукой не схватил… Вот так! Р-раз — полный выпад и р-раз — коротко назад. Потом р-раз — два, р-раз — два,
ногой притопни, устрашай его, неприятеля, р-раз — д-два!
И у королевы
короткое платье и грубые
ноги, а
на голове корона, которую привезли из какого-то набега предки и по ее образцу выковали дома из полпуда золота такую же для короля.
У него
ноги голые до колен,
на нем грязная длинная женская рубашка с оборванным подолом и лохмотьями вместо
коротких рукавов…
Представьте себе четвероугольное туловище, которое едва могло держаться в равновесии
на двух
коротких и кривых
ногах; величественно закинутую назад голову в превысокой косматой шапке, широкое, багровое лицо; огромные, оловянного цвета, круглые глаза; вздернутый нос, похожий
на луковицу, и бесконечные усы, которые не опускались книзу и не подымались вверх, но в прямом, горизонтальном направлении, казалось, защищали надутые щеки, разрумяненные природою и частым употреблением горелки.
— А потому знаю, что слышал своими ушами, как этот душегубец сговаривался с такими же ворами тебя ограбить. Нас дожидаются за версту отсюда в овраге… Ага, собака, очнулся! — сказал он незнакомцу, который, опомнясь, старался приподняться
на ноги. — Да не уйдешь, голубчик! с вашей братьей расправа
короткая, — прибавил он, вынимая из ножен саблю.
Опуская в колодец свое ведро, чернобородый Кирюха лег животом
на сруб и сунул в темную дыру свою мохнатую голову, плечи и часть груди, так что Егорушке были видны одни только его
короткие ноги, едва касавшиеся земли; увидев далеко
на дне колодца отражение своей головы, он обрадовался и залился глупым, басовым смехом, а колодезное эхо ответило ему тем же; когда он поднялся, его лицо и шея были красны, как кумач.
Сделав около стола свое дело, он пошел в сторону и, скрестив
на груди руки, выставив вперед одну
ногу, уставился своими насмешливыми глазами
на о. Христофора. В его позе было что-то вызывающее, надменное и презрительное и в то же время в высшей степени жалкое и комическое, потому что чем внушительнее становилась его поза, тем ярче выступали
на первый план его
короткие брючки, куцый пиджак, карикатурный нос и вся его птичья, ощипанная фигурка.
Она послушала людей и показала им сына — руки и
ноги у него были
короткие, как плавники рыбы, голова, раздутая в огромный шар, едва держалась
на тонкой, дряблой шее, а лицо — точно у старика, всё в морщинах,
на нем пара мутных глаз и большой рот, растянутый в мертвую улыбку.